Это что то новенькое в окопной войне. Не сплошная линия окопов с изгибами (чтобы продольных прострелов не было), а отдельные, близко расположенные ячейки.
Дмитрий Быков Из цикла «Невольные переводы» из Эриха Кёстнера
Была б моя лира первейшей из лир — Мечтаю я полночью вешней, — Когда бы ужасный свой внутренний мир Я смог опрокинуть во внешний.
Когда бы в родном и соседнем краю, В клубах ядовитого дыма, Твердыню, Гордыню, Пустыню мою Явил я зловонно и зримо.
Когда бы слова, беспощадно остры, Открыли друзьям-фарисеям Все трупы, Воронки, Обломки, Костры, Которыми мир мой усеян.
Пейзаж моей жизни — презренье и тлен, Кровавые стычки и стачки, Солдатские толпы, бредущие в плен, Хронический поиск предательств, измен, Вставанье с колен На карачки.
И смятая, словно бумага, броня, Клочок обгорелого флага храня, И страсти позор, И доверья херня, Кишки и кровавые лужи — Все то, что воняет внутри у меня, На миг оказалось снаружи.
И вот бы явить это миру как есть, В величии подлом и полном, — Какая была бы ужасная месть Всем тем, кто меня недопонял!
Вот это — искусство. Все кроме — отстой. Вот это была бы расплата С врагами, друзьями, роднею — и с той, Что более всех виновата.
А вы? Что вы делали восемь-то лет, Что были мне смерти тошнее, В которые я превращался в скелет, В тирана, дракона, кощея?
Но чтобы души моей адский пейзаж Явить равнодушным планетам, Глядящим из бездны на выводок наш, — Я должен бы стать не-поэтом.
Я должен бы стать слепошарым кротом, Отборною тварью соборной, Которая, спрятавшись в сталь и бетон, Таится от мира в уборной.
И смерти моей, молодой человек, — Что признак опять-таки гения — Желали б не семь с половиной калек, А семь миллиардов. Не менее.
На россии у старшего поколения горят глаза – они снова в своей стихии. Они знают как действовать в очередях, они помнят как работать локтями, помнят фразы «больше трёх в одни руки не давать», «там сахар выбросили» и «я занимала». Они снова молодые и энергичные, они снова в 1989 году.